Мы видели, как физические явления первыми привлекали внимание и персонифицировались. Обожествление явлений природы имело пагубное влияние на религиозную мысль и практику. Мир становится населенным богами, обладающими человеческим чувством справедливости и способными находиться под влиянием человеческих качеств – ненависти и любви. Многие боги даже недостаточно очеловечены и легко нисходят до своего прошлого естественного состояния. Индра, например, рожденный из вод и облака, иногда обрушивается с неба громом. Ведийские боги, как говорит Блумфилд, представляют собой "приостановленную персонификацию". Но даже очеловеченные боги лишь грубо личны. У них руки и ноги, как и у людей. Им дана действительная телесная оболочка, бушующие в груди человека страсти, красивая лоснящаяся кожа и почтенная длинная борода. Они борются и празднуют, пьют и пляшут, едят и радуются. Некоторые из них описываются как жрецы, выполняющие свои функции,— таковы Агни и Брихаспати; другие – как воины, подобно Индре и Марутам. Пищей им служит обычная излюбленная еда человека: молоко и масло, гхи (топленое масло) и зерно; их излюбленное питье – сок сомы ¹³³. Им свойственны человеческие слабости, и их легко ублаготворить лестью. Порой они столь нелепо эгоцентричны, что начинают обсуждать, что они должны дать. "Я должен сделать это, а не то; я должен ему дать – корову или лошадь? Во всяком случае, я хотел бы действительно получить от него сому". В их глазах богатое приношение гораздо действеннее искренней молитвы. Именно весьма примитивный закон – давать и брать – связывает богов и людей, а совершенное взаимодействие, регулирующее их отношения в поздних брахманах,— дело далекого будущего.

   "Очеловечить элементы религии (культа) природы – значит неизбежно сделать их порочными. Нет большого нравственного вреда в поклонении грозе, хотя молния поражает доброго и злого совершенно не рассуждая. Нет необходимости притворяться, будто молния делает мудрый и справедливый выбор, но если вы поклоняетесь воображаемому квазичеловеческому существу, которое мечет молнии, то перед вами уже встает дилемма. Либо вы должны признать, что поклоняетесь и угождаете существу, не имеющему морального чувства, потому что порой оно бывает опасным, либо вы должны изобрести причины его гнева на людей, которым пришлось пострадать. И можно быть уверенным, что это – дурные причины. Бог, будучи личностью, становится капризным и жестоким" ¹³⁴.

   Если согласиться с этим взглядом, то поклонение силам природы в ведийскую эпоху было не вполне искренним, а утилитарным. Мы боимся тех богов, чьи действия опасны для нас, и любим тех, которые помогают нам в наших повседневных делах. Мы молим Индру о ниспослании нам дождя и в то же время умоляем его не посылать на нас бурю. К солнцу возносятся молитвы о даровании умеренного тепла и о смягчении опаляющей жары с ее последствиями в виде засухи и голода. Боги становятся источниками материального процветания, и молитвы о даровании мирских благ весьма обычны. А поскольку боги подразделяются в зависимости от своего назначения и свойств, мы молим определенные божества об определенных вещах ¹³⁵. Обращения к богам однообразно просты ¹³⁶. Боги понимались скорее как строгие, чем добрые, скорее как могущественные, чем моральные. Такая религия не способна удовлетворить этические устремления людей. Это свидетельствует о том, что у арийца времен вед было сильно развито нравственное чувство, так что, несмотря на преобладающую тенденцию утилитарного поклонения, он все же рассматривал богов как существа в общем нравственные, склонные помочь доброму и наказать злого. Признается высочайшее религиозное стремление человека слиться с Высшим ¹³⁷. Многобожие лишь способствует верующим в этих богов постичь Высшее ¹³⁸.

   Переход к жертвоприношениям был неизбежен ^[17]. Ибо глубина чьей-либо привязанности к богу проявляется в отказе от своей собственности и наделении ею бога. Мы молимся и приносим. Даже когда жертвоприношения вошли в обычай, дух рассматривался как нечто более важное и настоятельно требовалось найти реальную природу жертвоприношений. "Убедительная речь, обращенная к Индре, слаще масла и меда" ¹³⁹. Шраддха, или вера, необходима во всех ритуалах ¹⁴⁰. Варуна – бог, который видит в глубочайших тайниках человеческой души и обнаруживает скрытые мотивы. Убедившись постепенно в том, что боги представляются как люди, даже чересчур как люди, стали думать, что богатая трапеза – вернейший путь к сердцу бога ¹⁴¹.

   Вопрос о принесении в жертву людей дискутировался неоднократно. Случай с Шунашшепой ¹⁴² отнюдь не свидетельствует о том, что веды разрешали или поощряли человеческие жертвы. Мы слышим о принесении в жертву лошадей ¹⁴³. Но даже тогда был слышен протест против всяческих подобных жертвоприношений. Самаведа говорит: "О, Бог! Мы не применяем жертвенный столб. Мы не убиваем жертву. Наше поклонение состоит исключительно в повторении священных стихов" ¹⁴⁴. Этот крик возмущения подхвачен упанишадами и поддержан в школах буддистов и джайнистов.

   Жертвоприношения представляют вторую стадию ведийской религии. Вначале это была простая молитва. Согласно Парашарасмрити, мы имеем "созерцание в критаюге, жертвоприношения в трете, поклонение в двапаре, восхваления и молитвы в кали". Этот взгляд полностью совпадает со словами Вишнупураны, что правила жертвоприношений были сформулированы в третаюге ¹⁴⁵. Мы можем не соглашаться с делением на юги, но логика развития религиозной практики от созерцания к жертвоприношению, от жертвоприношения к поклонению, от поклонения к хвале и молитве основана, вероятно, на фактах.

   Ведийская религия не представляется идолопоклоннической. В те времена не существовало храмов для богов. Люди общались с богами без каких-либо посредников. Боги рассматривались как друзья поклоняющихся им. "Отец Небо", "Мать Земля", "Брат Агни" – это не пустые фразы. Существовала весьма тесная личная связь между людьми и богами. Религия, по-видимому, властвовала над всей жизнью. Зависимость от бога была полной. Люди молили даже об обычных нуждах жизни. "Хлеб наш насущный даждь нам днесь" весьма точно отражает истинный дух ведийского арийца. Уповать на бога, дабы он даровал жизненные блага – признак истинно набожной натуры. Как мы уже сказали, в поклонении Варуне мы имеем основы высочайшего теизма. Если бхакти означает веру в личного бога, любовь к нему, посвящение всего служению ему и достижение мокши, или свободы, личной святостью, то, несомненно, все эти элементы имеются в поклонении Варуне.

   В X. 15 и X. 54 мы имеем два гимна, обращенные к питарам, или предкам, блаженным мертвым, пребывающим на небесах.

   В ведийских гимнах они призываются вместе с дэвами ¹⁴⁶. Предполагается, что во время жертвоприношения они приходят как невидимые духи за молитвами и жертвами. Возможно, что в культе предков чтится социальная традиция. Однако некоторые знатоки вед полагают, что гимны Ригведы не знают каких-либо погребальных жертвоприношений предкам ¹⁴⁷.

   Критики ведийской религии обычно утверждают, что в ведах отсутствует сознание греха. Это ошибочный взгляд. Грех в ведах – это отчуждение от бога ¹⁴⁸. Ведийское понятие о грехе аналогично еврейской теории. Воля бога – вот показатель нравственности. Человеческая вина преходяща. Мы грешим, когда нарушаем закон божий. Боги – покровители риты, нравственного порядка в мире. Они защищают доброго и наказывают злого. Грех – это не только пренебрежение внешними обязанностями. Есть моральные грехи, равно как и ритуальные грехи ¹⁴⁹. Именно сознание греха требует умилостивительных жертв. Особенно в концепции Варуны мы имеем чувство греховности и прощения, напоминающее современные христианские доктрины.

   Несмотря на то, что боги Ригведы, как правило, рассматриваются как хранители нравственности, некоторые из них все еще сохраняют эгоистические страсти, будучи только возвеличенными людьми; нет также недостатка в поэтах, видящих пустоту всего этого. Один гимн ¹⁵⁰ отмечает, что все боги и люди руководствуются эгоизмом. Упадок старого ведийского культа можно проследить на этой неразвитой концепции многобожия. Иначе мы не можем понять чудесный гимн ¹⁵¹, который говорит о долге милосердия без всяких ссылок на богов. Боги, по-видимому, стали слишком слабыми, чтобы поддерживать чистоту нравственности. Идея независимой от религии этики, популяризованной буддизмом, ведет свое начало отсюда.